Одна единственная сторона есть только у ленты Мёбиуса, у всего остального их как минимум две))
Название: Неизменные вещи
Пейринг: Акаме
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: периодическая безнадежность, доля взрослого цинизма, свободное истолкование истории о хиатусе КАТ-ТУН и полное пренебрежение канонными фактами, выходящими за временные рамки этой истории, в частности, вторым ребенком Аканиши.
Краткое содержание: В каком-то смысле, было бы легче, будь их отношения чем-то новым, не отягощенным горой противоречивого и сложного общего прошлого, громоздящейся на их пути, как непреодолимое препятствие - пугающий обрыв, с которого остается только – закрыть глаза и прыгнуть.
Часть 2
Как ни странно, о дне объявления Джин узнает от самого Каме.
Мейса на фотосессии до позднего вечера, а значит домашние дела сегодня на Джине.
Проснувшись четверть одиннадцатого, он ковыляет на кухню, по дороге подбирая с пола игрушки, карандаши, пижамные брючки, крошечные тапочки и другие последствия утреннего катаклизма под названием «сборы Теи в детский сад, когда Мейса сама торопится». Чья-то неосторожная нога растоптала синий мелок прямо возле ножки кресла, и Джин делает мысленную пометку о том, что нужно почистить ковер – потом, когда он окончательно проснется и почувствует себя готовым к подобным свершениям.
Разложив свои находки на кухонном столе «для последующей сортировки», Джин наливает себе чашку чуть теплого кофе, выходит на балкон, глубоко затягивается первой утренней сигаретой и, наконец-то, чувствует себя достаточно бодрым, чтобы залезть в телефон и посмотреть, что происходит в окружающем мире.
Ну и… «в мире» обнаруживается короткое сообщение от Каме: «Best Artist сегодня. Не вздумай прийти».
Больше месяца уже пролетело с того его незапланированного визита, и, надо сказать, это был довольно безумный месяц – с концертом в Шанхае, подготовкой DVD и новых официальных гудсов, обновлением дизайна сайта и прочим по мелочам. Так что несколько мгновений Джин просто пялится на сообщение – странно голое из-за нехарактерного для Каме отсутствия смайликов – раздумывая, с какого перепугу Каме вдруг извещает его об очередном выступлении КАТ-ТУН, и лишь благодаря последней фразе, наконец, понимает в чем дело, потому что каким бы рассеянным и забывчивым Джин ни был, вторая встреча с Каме за шесть чертовых лет запечатлелась в его памяти практически дословно.
И, может быть, именно потому, что это так, первая реакция Джина – возмущенное фырканье. Да что за нахер?! Каме, что, считает его ребенком, которому надо втолковывать все по тысяче раз, а то не запомнит? Приходить запрещается. Окей, Джин понял! Какого черта повторять это снова?
Но день продолжается, и постепенно Джина охватывает невнятное беспокойства, а простые домашние дела, которыми он занимается – оттереть пятно на ковре, загрузить посуду в посудомойку и вытащить чистое постельное белье из стиральной машины – не требуют сосредоточенности и ничуть не мешают ему ковыряться в логических прорехах этого, казалось бы, очевидно напрашивающегося объяснения.
И все же… почему Каме решил известить его самостоятельно? Разве не логичнее бы было надеяться, что Джин пропустит эту программу? Ну да, финальный выпуск Best Artist на Nippon TV – одно из главных музыкальных событий года, и, возможно, Джин посмотрел бы его, если не ради КАТ-ТУН, то ради других участников. Но Каме же не мог быть уверен в этом, так? Так. На самом деле, учитывая свою загруженность этой осенью, Джин не удосужился выяснить даже дату программы, не то что – состав выступающих.
Джин также вполне уверен, что ни разу не проговорился никому из общих знакомых (будь то Накамару, Пи, Рё или даже Такки, если на то пошло), что он все еще следит за появлениями КАТ-ТУН на ТВ. Ну, то есть, как следит… не до такой степени, чтобы регулярно смотреть эту дурацкую передачу, где они блуждают по джунглям и обжираются в местных забегаловках, или их сольные появления в качестве гостей или со-ведущих на всяких ток-шоу, но… скажем так… старается быть в курсе их музыкального развития, окей? Так что… Если Каме не слышал об этом от них, то он ведь не мог догадаться самостоятельно, правда?
Сложно сказать – учитывая, что это Каме. Джин знает его, возможно, лучше, чем кто бы то ни было, и все равно мыслительные цепочки, на которые способно сознание Каме, не раз и не два приводили его в полное замешательство. Если честно, Джин давно уже подозревает, что иногда Каме и сам не ведает, как именно пришел к тому или иному решению, и именно потому, то, как выглядят реальные действия Каме со стороны, и то, что Каме полагает, что делает, совсем не обязательно совпадает.
Так что предположим: что если подсознательно Каме хочет, чтобы Джин пришел? Разумеется, он не смог бы попросить Джина об этом напрямую, потому что он же намеревался держать дистанцию, до такой степени, что сам категорически запретил Джину приходить. То есть это значило бы – взять свои слова обратно и, в подобной ситуации, окончательно почувствовать себя жалким. Ну уж нет, гордость никогда не позволит Каме этого сделать.
С другой стороны, ему прекрасно известно, что если Джин посмотрит объявление об уходе Тагучи, то захочет прийти, и даже, скорее всего, придет. Потому что – когда это Джин обращал внимание на запреты Каме, если был стопроцентно уверено, что что-то следует сделать? А лишнее упоминание о запрете только подстегнет его дух противоречия, заставив действовать вопреки…
В этом случае, разумеется, Каме не мог бы допустить, чтобы Джин просто прозевал шоу, потому что, к примеру, заработался в студии и отключил телефон. И не стал бы рисковать, положившись на то, что вышеупомянутые знакомые так или иначе расскажут Джину о произошедшем, потому что это «так или иначе» может случиться гораздо позже, глубокой ночью или завтра на утро. Как результат – вот оно, его собственноручное сообщение, отправленное настолько рано, что Джин при всем желании не мог не получить его вовремя.
В теории все это, конечно, звучит вполне резонно и как раз достаточно хитровыебанно для логики Каме, с одним только «но» – все это может оказаться неправдой. И тогда, если Джин заявится к нему несмотря на запрет, Каме – и без того на нервах после злосчастного объявления – может прийти в такую ярость, что на хрен прервет даже тот смехотворный «контакт», который им удалось наладить…
В этом месте, мысли Джина делают разворот на сто восемьдесят градусов и отправляются на поиски других возможных объяснений – еще раз.
Ситуация немного улучшается после того, как он забирает Тею из садика, потому что его дочурка - не тот ребенок, рядом с которым можно позволить себе думать о посторонних вещах. Они играют, рисуют, смотрят мультики, обедают и снова играют. В результате, как, разумеется, и должно было произойти по закону подлости (хотя Джин заранее включил на телевизоре нужный канал), Тея умудряется пробраться на кухню и опрокинуть себе на голову полный стакан овощного сока, вынуждая Джина пропустить объявление от слова вообще.
Он возвращается из ванной с помытой и завернутой в махровое полотенце дочкой как раз вовремя, чтобы услышать, как голос Каме срывается на первых нотах «Dead or Alive». Замирает, не обращая внимания на трепыхания прижатого к груди свертка до того момента, как КАТ-ТУН – впервые без привычных победных улыбок – кланяются в финале песни… и только после этого относит Тею в кровать.
Пятьюдесятью минутами позже, когда дочь уже спит, а ее запачканные одежки отмокают в пятновыводителе, у Джина наконец появляется возможность залезть в интернет в поисках пропущенной части. Искать не долго, КАТ-ТУН лидирует в поисковых запросах, и шокированные пользователи без устали репостят отрывки Best Artist, перемежая их постами, желтыми от плачущих смайликов, но Джин в состоянии вчитываться.
Вместо этого он снова и снова прокручивает видео, каждый раз зависая на каких-то частных деталях: напряженных позах; лицах, кажущихся особенно серыми на фоне щегольских алых камзолов; голосе Тагучи, звенящем причудливой смесью вины и ликующего облегчения (связки Джина помнят этот сбивающийся звон); наклоне головы Уэды, выглядящего так, будто он хотел бы оказаться где угодно, но только не здесь; сжатых губах Накамару, то и дело искоса посматривающего в сторону Каме, и том, как микрофон в руке у Каме почти незаметно дрожит, пока он извиняется от лица всей группы…
Как всегда.
Сейчас, и когда прогнали Танаку, и… Джину тогда было не до выискивания пиратских видео, так что он не знает точно, но – скорее всего, и тогда, когда уходил сам Джин.
Невозможно даже представить, до какой степени Каме должен ненавидеть это – эту необходимость выходить перед публикой и извиняться, принимать на себя ответственность, давать обещания – каждый раз, когда кто-то снова уходит. Самый юный из них, чертов младшенький в группе, неужели они не могут хотя бы делать это по очереди, черт побери?!
Впрочем, Джин вряд ли тот, у кого есть право кого-то винить. А зная этого идиота... Он, скорее всего, вызывается сам…
Джин запускает повтор в шестой или седьмой раз, когда возвращается Мейса. Ей, наверное, доложили на работе: какая-нибудь «добрая душа» из числа сотрудников, решившая, что Мейсе непременно следует об этом знать, потому что она – жена Джина, а Джин – был когда-то в КАТ-ТУН. Плохие вести не стоят на месте... И, вероятно, она успела посмотреть какие-нибудь новости в перерыве между съемками, потому что с первого взгляда опознает застывший на экране его ноутбука кадр и приветствует Джина словами «Так ты уже знаешь…» вместо привычного «Я дома».
- Я едва не нарушила правила дорожного движения, стараясь вернуться быстрее, - продолжает Мейса, прежде чем Джин успевает хотя бы утвердительно кивнуть. – Думаю, ты еще успеешь на электричку. А лучше, возьми такси. Я бы дала тебе ключи от машины, но – мало ли что, а поутру надо будет отвезти Тею в садик.
За исключением света, автоматически зажегшегося в генкане, когда Джин открыл дверь, квартира Каме погружена во тьму и кажется безжизненной, и Джин впервые задумывается о том, что ее хозяин вполне мог отправиться в какое-то другое место – куда-нибудь в тихий бар, слишком дорогой для того, чтобы там ошивались фанаты КАТ-ТУН, или к родителям, искать утешение в запахах маминой еды и радостном тявканье своих собак…
И мимолетно – о том, могут ли его текущие действия оцениваться как «взлом с проникновением», если хозяин квартиры когда-то сам сказал ему код.
Или, скорее уж, «сталкинг», потому что Джин определенно чувствует себя навязчивым нежеланным воздыхателем, когда на цыпочках крадется по коридору в гостиную. Потому что – возможно, Каме просто заснул? Судя по тому, как он выглядел во время Best Artist, непохоже, что прошлой ночью он хоть недолго поспал. И если это так, то Джин буквально глянет одним глазком, просто убедится, что он расположился удобно (а не, к примеру, вырубился прямо сидя), и уйдет – так же тихо, так что Каме и не узнает, что Джин нарушил его указание.
Не обнаружив спящего тела на диване в гостиной, он находится уже на полпути к двери спальни, когда звяканье стекла и тихое: «Черт!», раздавшиеся где-то за спиной, заставляют его обернуться. Однако, гостиная по-прежнему пуста, а дверь на кухню в ее противоположной стене широко распахнута и не светлее, чем остальная квартира.
И тем не менее Каме обнаруживается именно там. Свернувшийся возле стены в обнимку с железной ножкой собственного барного стула. Пьяный в дупель. И для того (в данном случае – Джина), кто мог бы задаться вопросом: «Каким на хрен образом он умудрился довести себя до такого состояния за те несколько часов, что был дома после программы?!», объяснение валяется тут же – в виде бутылки виски, опустошенной настолько, что ничего даже не выплеснулось на пол, когда она упала. Что, вероятно, и было тем звяканьем, которое услышал Джин. Большой такой бутылки. Другой марки, не той, которую они пили в его прошлый приход.
- Ну и… - вздыхает Джин, - что ты делаешь здесь на полу? – Он присаживается на корточки рядом с Каме, и тот осоловело таращится на него, как будто совсем не удивленный или просто слишком пьяный, чтобы сообразить, что следует удивляться.
- Думаю… о всяком…
Джин хмыкает. О да, прекрасное объяснение!
- Это понятно… Но почему на полу?
Каме кивает в сторону барного стула:
- Слишком высокий… Можно упасть, если сильно напиться… Небезопасно, когда я один…
На языке у Джина вертится вопрос о том, что не так с чудесным низким диваном в гостиной… Но он не спрашивает. Зачем спрашивать, если он знает ответ? Кухня всегда была для Каме прибежищем, безопасным уголком, в который он уходил отсидеться, когда что-то сердило его или расстраивало… Вполне логично, что в такой день как сегодня, бедняга укрылся именно тут. Джину даже немного стыдно, что он вспомнил об этом только сейчас.
- Теперь, когда я здесь, - спрашивает он почти с нежностью, - почему бы нам не переместиться, например, на диван?
Каме мотает головой:
- Не хочу… Там слишком мягко… Я усну, а я не хочу спать… нельзя…
Похоже, что даже в способе, выбранном Каме, чтобы напиться, присутствует своя извращенная логика... Кто бы сомневался… Но не может же Джин так и оставить его валяться на кухне. Здесь узко и куча острых углов и других потенциальных опасностей, будь то стекло, ножи или сенсорная варочная панель. Присмотр за гиперактивным чадом научил Джина на глаз определять безопасность того или иного помещения. А Каме сейчас так пьян, что ничем не лучше ребенка.
- Пойдем, - уговаривает Джин, пытаясь осторожно извлечь Каме из угла между стеной и барным стулом – куда он забился. – Не волнуйся, я не дам тебе уснуть… э-э… то есть, если ты не хочешь! – поспешно добавляет он, потому что первоначальная формулировка выходит уж очень двусмысленной… во всяком случае, с точки зрения самого Джина.
Каме, к счастью, не в том состоянии, чтобы замечать смысловые нюансы, а иначе…
- Не дашь?
… он не смотрел бы на Джина с такой искренней надеждой, что у того сжимается сердце.
Нелегко и не сразу, после нескольких фальстартов, но ему удается, наконец, привести Каме в более-менее вертикальное положение, пусть даже тот не столько стоит, сколько висит, покачиваясь, накрепко вцепившись в Джина и дверной косяк.
- Если не дашь, то все в порядке…
- И что случилось с тем Каме-чаном, которого я знал? Тем, что клеился к кому ни попадя после пары бутылок пива и погружался в мертвецкий сон на середине третьей? – Это, скорее, размышление вслух, чем вопрос. Попытка поддержать вербальный контакт, пока Джин покрепче перехватывает Каме за талию и начинает медленное продвижение в гостиную. Он даже и не ожидает ответа, но…
- Действительно… что случилось… - также задумчиво выговаривает Каме и короткий смешок, который за этим следует, звучит невесело и тускло. – Может быть, он просто повзрослел…
«То есть, ты считаешь, что напиваться в дрезину на кухонном полу – очень взрослое поведение?» И это еще один вопрос, который Джин не задает. Просто доводит его до дивана и усаживает там – вялого и поникшего, как тряпичную куклу.
- Принести тебе кофе?
Каме медленно и с усилием мотает головой.
- Воды?
- Если я выпью хоть что-нибудь сейчас – меня стошнит.
- Что, может быть, и к лучшему… – Все-таки это была литровая бутылка, там, на кухне, и, хотя Джин не знает, насколько полной она была изначально, очевидно, что Каме выпил немало. А он всегда плохо переносил алкоголь. – Может, тебе стоит пойти в ванную и… того… вымыть все лишнее.
Еще одно почти незаметное мотание головой.
- В противном случае поутру тебя ждет кошмарное похмелье… И, - продолжает Джин, повинуясь неожиданно всплывшему воспоминанию из тех давних времен, когда они жили вместе, - не ровен час, твой желудок разболится…
Каме улыбается – мягко, пьяненько и устало.
- Спасибо… что заботишься, но… дело в том, что я… протрезвею тогда… ну… в какой-то степени. А я… не хочу. Можешь просто, - он похлопывает по дивану рядом с собой, - посидеть со мной немного?
Джин смотрит на диван – низкое глубокое сиденье и модную невысокую спинку, совершенно не приспособленную для того, чтобы толком на нее откинуться – и на неловко кренящегося на самом краешке Каме… и принимает решение. Каме… может не оценить его позже, когда и правда протрезвеет, но вряд ли в состоянии сейчас сопротивляться всерьез.
- Хочешь, чтобы я составил тебе компанию, давай хотя бы сделаем это как следует, - Джин перекладывает подушки к подлокотнику, присаживается бочком, а затем, взяв Каме за плечи, тянет его на себя, пока тот не оказывается полусидящим-полулежащим на груди у Джина, и, в заключение, подсовывает самую маленькую подушку ему под голову. – Закинь ноги на диван и устройся по-человечески.
- Прекрати, Джин… не стоит… - Каме вяло барахтается, пытаясь то ли скатиться с Джина, то ли подняться, но Джин держит крепко.
- Расслабься. Мы можем легко прикинуться, что этого никогда не происходило – потом. А пока… просто согласись, что так гораздо удобнее.
Он слышит возмущенное фырканье – Каме демонстрирует свое искреннее негодование тем, что Джин… гм… кантует его подобным образом. Но Джин рассчитывает на то, что рано или поздно усталость и алкоголь должны победить, и - когда тело у него на груди неуловимо тяжелеет и голова Каме падает на подушку, - понимает, что так и произошло.
Он выжидает еще пару секунд, чтобы убедиться, что Каме не передумает, а потом закидывает и свои ноги на край, сдвигая Каме чуть дальше к спинке, и удовлетворенно вздыхает.
Минут пять они просто лежат так – не разговаривая, не двигаясь, и Джин уже начинает подозревать, что Каме уснул, что, вероятно, было бы самым разумным завершением сегодняшнего вечера… и чем-то, чего Джин обещал ему не допустить. Какие бы загадочные причины не заставляли Каме отказываться от сна…
- Эй… Эй, Каме? – окликает Джин еле слышно, чтобы не разбудить его, если он и правда погрузился в дрему. Но подушка у Джина на плече немного сдвигается, еле заметный поворот головы Каме показывает, что он слушает, и Джин продолжает. – Я, конечно, пообещал, но… почему ты не хочешь спать?
Тело рядом с ним беспокойно ворочается – лежачая версия хорошо знакомого нервного ерзанья, и Джин осторожно придерживает его ладонями – чуть ниже талии Каме, но чуть выше остро выступающих тазовых косточек – не столько для того, чтобы физически удержать того на месте, сколько, чтобы помочь ему успокоиться. Осторожно и очень, очень легко, почти не дотрагиваясь, потому что на трезвого Каме подобная фамильярность, наверняка, подействовала бы как красная тряпка на быка. Пьяный – к счастью, не выказывает негативной реакции и даже действительно немного расслабляется под его касанием.
- Я… хочу спать, - наконец откликается он с усталым вздохом. – На самом деле… я уже несколько недель толком не сплю. Но, если сплю… то вижу эти сны…
- Какие?
- Про «что если»… - произносит Каме так тихо, что Джин не уверен, правильно ли он расслышал.
- «Что, если» - что?
Каме молчит. Долго. Настолько, что Джин приходит к выводу, что он вообще не собирается отвечать, и удивляется, когда спустя какое-то время Каме все-таки начинает.
- Они сказали… что не распустят КАТ-ТУН, ты слышал?.. Обсудят ситуацию с оставшимися членами. И - да, разумеется… мы все хотим остаться КАТ-ТУН… - Каме усмехается, как будто над старой и не очень смешной шуткой.
- Вот только я не могу перестать думать… о том, что нас осталось всего трое, и еще через пару лет… Я даже не говорю, что кто-то решит уйти – по собственной воле, но… - Каме на секунду замолкает, как будто у него перехватывает горло. - Всякое бывает, Джин… Кто-то может получить травму, заболеть. Такие вещи происходят с тысячами людей каждый день – без всякого предупреждения… стоит только почитать статистику. И вспомни, что случилось с Цубасой!
Тяжелый дрожащий вдох, и он продолжает – тише, но с неменьшим отчаянием:
- Если кто-то из нас уйдет – не важно по какой причине. Это всё, finita… Вот такие «что, если» мне снятся. Сценарии мира, в котором не будет КАТ-ТУН… Не так уж страшно, правда? – Каме снова усмехается. – Даже кошмарами не назовешь…
- Не говори глупостей, Каме, - мягко перебивает Джин. - Почему с кем-то из вас должно что-то случиться? И если даже, упаси боже, что-то произойдет… Исчезновение КАТ-ТУН – это грустно, но… не конец света, знаешь? Ты сможешь легко продолжить выступать соло. И я уверен, Уэда и Накамару тоже это потянут.
Каме по-прежнему всматривается куда-то в потолок, но его ладонь находит руку Джина, сплетается с ней пальцами и потом постепенно утягивает ее наверх, на живот, чуть выше солнечного сплетения. Джин чувствует, как мышцы Каме напрягаются и опадают в такт его дыханию.
- Ты правда не понимаешь этого, да? – спрашивает Каме, и в его голосе не слышится гнева, только горькая усмешка. – В прошлый раз ты столько рассуждал о том, что решение об уходе – нелегкий выбор… Мне ведь тоже предлагали стать сольным артистом, знаешь?.. Не единожды… Но все, чего я когда-либо хотел, это – остаться в группе. И… если мне придется выступать соло, потому что эта группа постепенно испаряется вокруг меня, будет ли это мой выбор?
Он мотает головой, будто отвечая на собственный вопрос, и продолжает:
- Снова и снова, и снова… я выходил перед фанатами, умоляя их поверить в нас и обещая, что этот раз будет последним… И вот… Это и правда последний раз. Другого не будет. А я не могу им ничего пообещать… Все, что я чувствую, это усталость… Знаешь, как утомляет, когда приходится доказывать, что вы все еще та же группа, даже за вычетом одного, двух, а теперь вот и трех участников? Снова и снова, без единого перерыва, когда мы могли бы расслабиться и просто, знаешь, получать удовольствие?
Его ногти вонзаются глубже в ладонь Джина, как будто она – это все, за что Каме может ухватиться, чтобы удержаться над некой глубокой, глубокой бездной.
- Правда в том, что я боюсь, Джин… Я боюсь, что они решат распустить КАТ-ТУН, и я боюсь, что они решат сохранить его. Потому что это будет означать, что нам снова придется рвать жилы, а я не уверен, что во мне осталось, что рвать… Я так устал, что больше ничего не хочу…
Каме, каким его когда-то знал Джин, мог быть разным… Категоричным, но понимающим; параноидально скрытным в одном и болезненно откровенным в другом; безукоризненно обходительным, но способным сцепиться из-за чертовых условий контракта с Джонни или даже со Старушенцией лично; слишком взрослым и искушенным для своего возраста и – через секунду – наивным и доверчивым, как ребенок. Противоречивым до чертиков и часто раздражающим…
Но Каме, которого когда-то знал Джин, было неведомо слово «невозможно». Спортивное ли прошлое тому виной, но Каме, которого когда-то знал Джин, закусывал губу и пер вперед, не взирая ни на какие обстоятельства, включая собственное состояние – психологическое или физическое. И – где примером, где – тычком, заставлял и других «рвать жилы» наравне с собой.
Поэтому видеть его сейчас настолько павшим духом и потерянным – что-то вроде локального апокалипсиса. А сознавать, что и он, Джин, внес свою лепту, что он тоже – одна из причин этого отчаяния, безысходности и вселенской усталости, это… Да какое право Джин вообще имеет находиться здесь, рядом с ним, не говоря уже о том, чтобы пытаться заново войти в его жизнь?!
Какое-то время Джин настолько поглощен собственными не очень-то приятными мыслями, что даже не замечает первые признаки, и это совершенно не делает ему чести, учитывая сколько раз он наблюдал их когда-то в прошлом. Ни то, как Каме непрерывно, хоть и по возможности незаметно, меняет положение, словно никак не может найти удобного, ни его сбивающиеся, неровные выдохи. Если честно, Джин наконец понимает, что что-то не так, только когда Каме, не выдержав, резко разворачивается на бок, и с тихим «Черт!», больше похожим на наполовину проглоченное хныканье, вжимает их сплетенные пальцы, куда-то глубоко себе под ребра.
Все благородные и крайне несвоевременные мысли о правомочности своего присутствия здесь разом вылетают у Джина из головы. Он приподнимается, настолько поспешно, насколько это возможно, чтобы не потревожить Каме, и осторожно подтыкает подушки, чтобы тот мог лежать самостоятельно.
- Что случилось? Желудок болит? Ты как?
Дождавшись, когда на секунду отпустит, Каме тихо фыркает:
- Как, как… Как ты сам и предсказывал… Не волнуйся, пройдет.
- Господи, Каме! Шесть лет, шесть гребанных лет, а ты все еще не дошел до врача?! – беспокойство Джина находит выход в кажущемся раздражении, но его рука неосознанно заботливо, едва касаясь, скользит от влажных кончиков волос Каме вниз по его спине, полностью противореча резкости тона.
- Не тупи, Джин. Разумеется, я консультировался… консультируюсь, периодически. Но, знаешь, как лечатся все и всяческие гастриты и им подобное? «Питайтесь регулярно небольшими порциями, не переедайте, не перепивайте, не пропускайте приемы пищи. Избегайте того, что провоцирует приступы, и, разумеется, стрессов», - по памяти цитирует Каме. – Представил, насколько это вообще возможно при нашей работе?
Он замирает, пережидая очередной спазм, а потом продолжает:
- На самом деле, это случается не так часто. И не всегда так сильно. Я стараюсь соблюдать осторожность…
- Угу… – саркастически тянет Джин, легкими движениями поглаживая спину Каме – от лопаток до копчика, как обычно делал в таких же ситуациях, когда оба они были моложе. – Например, соглашаясь участвовать в программах, цель которых затащить вас в дюжину раменных в течение часа.
- Но рамен, правда, был вкусный… - по голосу Каме Джин догадывается, что тот улыбается, несмотря на боль. – Ну точнее… первые две, две с половиной порции. После этого я уже был не в состоянии сосредоточиваться на вкусе… Однажды даже не дотерпел до конца поездки, пришлось принять таблетку между третьей и четвертой остановками. И вторую – по дороге домой.
- А! – оживляется Джин. – Так у тебя есть таблетки от этого!
- Ну… Да, - подтверждает Каме с усталым вздохом, - пузырек болтается где-то в прикроватном столике… и несколько штук в сумке, на всякий случай… Не могу же я появиться на экранах согнутым в три погибели… Не помню, где бросил сумку, и не хочу вставать и искать… Само пройдет постепенно…
- Я принесу, - обрывает его Джин, аккуратно выпрастывая свою «пойманную» руку. – Ты подожди, я быстро…
Он ощущает себя крайне довольным собой, когда возвращается от силы полминуты спустя с таблеткой и стаканом воды, чтобы ее запить. Все-таки Каме – человек привычки… Что в некоторых случаях может оказаться полезным.
Каме приподнимается, чтобы принять таблетку.
- И правда быстро, - с благодарностью замечает он, прежде чем отправить ее в рот, и Джин улыбается до ушей.
- Ты стараешься поддерживать поверхность столика в чистоте и порядке, но, на самом деле просто сбрасываешь все лишнее внутрь. В этот бардак я даже не рискнул соваться... С другой стороны, есть всего три места, где ты обычно бросаешь сумку – в генкане, когда разуваешься, на кухне, если по дороге купил что-то съестное, или вот тут, рядом с диваном, когда приносишь домой сценарии для заучивания. На этот раз – победила кухня, – любезно уточняет он. – Полагаю, ты купил бутылку по пути домой. И… ты по-прежнему держишь таблетки в очечнике, чтобы можно было легко найти и достать их, притворившись, что ты просто решил поиграться с очками. Только раньше ты обычно прятал там аспиринки, - усмехается он, - на случай, если я будут мучиться от похмелья.
Каме смотрит на него долгим, непроницаемым взглядом, все еще прижимая рукой живот.
- Ты, оказывается, так много всего обо мне помнишь…
- Да уж, - признается Джин. – Некоторые вещи не меняются.
Каме кивает, облизывает губы, как будто хочет что-то сказать, потом снова кивает:
- А некоторые – еще как…
Он разворачивается и тянет подушки, равномерно распределяя их вдоль ручки дивана, а затем постепенно и осторожно укладывается обратно, по-прежнему лицом к спинке.
- Возможно, я пожалею об этом наутро… - с сомнением начинает он, почти уткнувшись в обивку, - но… ты не мог бы остаться со мной еще хотя бы на полчаса, пока таблетка подействует?
- Конечно, - Джин придвигается ближе. – Хочешь, чтобы я помассировал спину?
Каме мотает головой.
– Черт побери, завязывай с инициативами, Джин. Просто заткнись и ложись уже. Мне легче, когда я могу на тебя опереться… И теплее – я что-то замерз.
Джин хмыкает. Каме, переходящий на резкие отрывистые команды, когда, на самом деле, он до смерти смущен, - это тоже до боли знакомая картина. Притаись кто поблизости в их первую совместную ночь, вероятно решил бы, что там, за дверью, практикуют БДСМ. В то время как в реальности Джин помнит дрожащие пальцы Каме… Дрожащие пальцы и нежные торопливые губы… Совсем небезопасные воспоминания – здесь и сейчас.
Джин наклоняется за пледом, сложенным у дальнего конца дивана, и ложится, вплотную придвигаясь к напряженной спине Каме и накрывая их обоих теплой мохнатой тканью. Просовывает свою ладонь ему под руку и обнимает за талию - сам, чтобы не вынуждать Каме просить и об этом, и убеждается, что не ошибся, когда пальцы Каме буквально немедленно хватаются за нее и тянут туда, где сильнее всего болит. Даже чувствует себя растроганным тем, как прижимающаяся к нему спина едва ощутимо расслабляется.
- Знаешь… – произносит Джин примерно десятью минутами позже, когда дыхание Каме немного выравнивается, а значит таблетка начинает действовать. – Относительно того, о чем ты говорил перед этим… Прежний я, наверное, сказал бы что-нибудь вроде: «Любому артисту приходится доказывать что-то каждой новой работой», или какую-нибудь другую банальную хрень… Но я – не хочу. Если ты, действительно, все это чувствуешь… Если не готов решать сейчас… Не решай. Возьмите паузу, дайте себе время. Уйдите в хиатус.
- Чокнулся?! – Каме едва не подпрыгивает в сидячее положение, но крякает и снова сворачивается клубочком. – Как ты можешь даже предлагать это, после того, как сам там побывал? И много хорошего это тебе принесло?
Джин улыбается, реакцию Каме было так легко предсказать.
- Мой хиатус… был вынужденным, полным и крайне несвоевременным, - объясняет он совершенно спокойно. – Но даже при этом, после того как я перестал упиваться жалостью к самому себе, он дал мне время… подумать. Знаешь, впервые за годы – остановиться, оглянуться на себя и на то, что происходит в моей жизни… как человека, как артиста… и подумать о том, чем бы я хотел заниматься, и что нужно сделать, чтобы этого достичь.
Джин замолкает, но Каме лежит тихо и, похоже, внимательно слушает, как будто бы что-то в том, что рассказывал Джин, тронуло его за живое.
- Но наши фанаты… Они не забудут нас просто, как дурной сон, если мы вот так исчезнем? – спрашивает он спустя какое-то время, когда пауза затягивается, и в его голосе больше не слышно агрессивного отрицания, он звучит… задумчиво.
- М-м… меня же не забыли? А если кто забыл, то потом появились новые… Кроме того, - вслух размышляет Джин, - я – сольный исполнитель, поэтому для меня хиатус был именно – полным исчезновением. Но для вас – не обязательно. Если объявите, что в хиатус уходит КАТ-ТУН, это будет означать – никакой работы у группы, но Каменаши, Накамару и Уэда вполне могут делать что-то поодиночке… А поскольку вы не нарушители, а жертвы они даже могут позволить вам высказать свои условия. Ты всегда был в этом неплох, вот и выторгуй у них кучу хороших проектов для себя и этих двоих… О, и кстати… - Джин усмехается неожиданно пришедшей мысли и продолжает с улыбкой, - это даже можно рассматривать как полезный опыт! Тогда потом, когда вы снова соберетесь вместе, чтобы возродить КАТ-ТУН, это действительно будет вашим собственным выбором, а не… решением, принятым в пылу момента, под давлением или… потому что никто из вас не пробовал ничего лучшего…
Он заканчивает, и воцаряется тишина. Но не натянутое молчание. Каме думает. Джин почти видит, как шестеренки у него в голове проворачиваются, спотыкаются о какой-нибудь пока не отвеченный вопрос и раскручиваются снова.
- И все-таки это очень серьезный шаг… - бормочет Каме чуть позже, и Джин опять улыбается.
- Боги, Каме… Я же не советую тебе это. Я вообще не уверен, что имею право что-то тебе советовать. Я просто хочу, чтобы ты… помнил, что всегда есть другой выход, прежде чем силой заставишь себя сделать что-то… что пугает тебя сейчас.
Он слышит, как Каме глухо сглатывает, и его рука сжимается вокруг руки Джина. И Джин практически уверен, что дело не в физической боли.
Когда спустя какое-то время Каме заговаривает вновь, его голос звучит мягко и мечтательно, напоминая Джину о ночных беседах, в которые они порой пускались, когда были совсем юными.
- Так ведь и создаются группы, да? По-настоящему, где-нибудь других странах?.. Люди встречаются и решают выступать вместе… потому что друзья или просто, потому что у них общие музыкальные вкусы и им любопытно поиграть друг с другом?.. Нам никогда не предоставляли этого выбора, правда?
- Так и есть… - соглашается Джин. – Просто собрали нас вместе, даже не заботясь о том, совместимы ли мы вообще – по-человечески и как исполнители… И кинули перед зрителями, как щенят в воду – плывите, если хотите выжить…
Каме кивает.
- Да… Какое-то время, - добавляет он с ностальгией, - мы плыли неплохо…
А потом оборачивается, насколько может, чтобы искоса посмотреть на Джина.
- Боль почти прошла. Тебе, наверное, пора идти… к жене и дочери. Да?
- Ну, - начинает Джин, совершенно захваченный врасплох такой неожиданной сменой темы, - на самом деле, Мейса и я…
И, видимо, это не очень удачное начало, потому что настроение резко меняется, Каме отстраняется, практически вжимаясь в спинку дивана, и отпускает руку Джина с такой быстротой, как будто та внезапно превратилась в горячие угли.
- Боги, Джин! – цедит он сквозь зубы. – Неужели так трудно ответить просто «да» или «нет»? Я не нуждаюсь в том, чтобы выслуши…
- Нет! – поспешно перебивает Джин. – Нет, мне не нужно возвращаться домой. Нужно будет… позже, в районе полудня, чтобы вовремя забрать Тею из садика… но еще не сейчас. Так что… - продолжает он, отыскивая сбежавшую руку Каме и возвращая ее в прежнее положение, так что тому не остается ничего другого, кроме как откинуться обратно на Джина, - расслабься и постарайся поспать. Ни о чем не думай. Я прогоню твои «что, если», если они надумают сунуться.
Каме не подчиняется мгновенно. Но и не сопротивляется. Просто какое-то время напряженно и неподвижно лежит рядом с Джином, уставившись в обивку, и только спустя несколько минут и такое ощущение, что усилием воли, не заставляет себя глубоко вздохнуть и расслабиться.
- Хорошо, я попытаюсь. Поспать… и ни о чем не думать, хоть это и не просто…
Следующую свою фразу Джин крутит в голове то так, то сяк, размышляя, уместно ли сейчас заговаривать об этом, и в итоге – выжидает до того момента, когда тело Каме плотнее приваливается к его собственному, тяжелея от подступающего сна.
- Но нам надо будет поговорить с тобой… как-нибудь. Обо всех этих вещах. Если мы собираемся…
- Да знаю я, - сонно бормочет Каме. – Поговорим… Просто дай мне немного времени. Разобраться со всей этой катавасией с КАТ-ТУН и… примириться с самим собой. И, Джин, когда я проснусь… я буду мучиться от похмелья и от стыда, за то, как вел себя ночью… не смогу смотреть тебе в глаза, а от этого начну злиться, и в итоге… могу наговорить тебе всякого… чего совсем не хочу говорить, так что… лучше уйди до того, как я проснусь. Пожалуйста…
Пейринг: Акаме
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: периодическая безнадежность, доля взрослого цинизма, свободное истолкование истории о хиатусе КАТ-ТУН и полное пренебрежение канонными фактами, выходящими за временные рамки этой истории, в частности, вторым ребенком Аканиши.
Краткое содержание: В каком-то смысле, было бы легче, будь их отношения чем-то новым, не отягощенным горой противоречивого и сложного общего прошлого, громоздящейся на их пути, как непреодолимое препятствие - пугающий обрыв, с которого остается только – закрыть глаза и прыгнуть.
Часть 2
Как ни странно, о дне объявления Джин узнает от самого Каме.
Мейса на фотосессии до позднего вечера, а значит домашние дела сегодня на Джине.
Проснувшись четверть одиннадцатого, он ковыляет на кухню, по дороге подбирая с пола игрушки, карандаши, пижамные брючки, крошечные тапочки и другие последствия утреннего катаклизма под названием «сборы Теи в детский сад, когда Мейса сама торопится». Чья-то неосторожная нога растоптала синий мелок прямо возле ножки кресла, и Джин делает мысленную пометку о том, что нужно почистить ковер – потом, когда он окончательно проснется и почувствует себя готовым к подобным свершениям.
Разложив свои находки на кухонном столе «для последующей сортировки», Джин наливает себе чашку чуть теплого кофе, выходит на балкон, глубоко затягивается первой утренней сигаретой и, наконец-то, чувствует себя достаточно бодрым, чтобы залезть в телефон и посмотреть, что происходит в окружающем мире.
Ну и… «в мире» обнаруживается короткое сообщение от Каме: «Best Artist сегодня. Не вздумай прийти».
Больше месяца уже пролетело с того его незапланированного визита, и, надо сказать, это был довольно безумный месяц – с концертом в Шанхае, подготовкой DVD и новых официальных гудсов, обновлением дизайна сайта и прочим по мелочам. Так что несколько мгновений Джин просто пялится на сообщение – странно голое из-за нехарактерного для Каме отсутствия смайликов – раздумывая, с какого перепугу Каме вдруг извещает его об очередном выступлении КАТ-ТУН, и лишь благодаря последней фразе, наконец, понимает в чем дело, потому что каким бы рассеянным и забывчивым Джин ни был, вторая встреча с Каме за шесть чертовых лет запечатлелась в его памяти практически дословно.
И, может быть, именно потому, что это так, первая реакция Джина – возмущенное фырканье. Да что за нахер?! Каме, что, считает его ребенком, которому надо втолковывать все по тысяче раз, а то не запомнит? Приходить запрещается. Окей, Джин понял! Какого черта повторять это снова?
Но день продолжается, и постепенно Джина охватывает невнятное беспокойства, а простые домашние дела, которыми он занимается – оттереть пятно на ковре, загрузить посуду в посудомойку и вытащить чистое постельное белье из стиральной машины – не требуют сосредоточенности и ничуть не мешают ему ковыряться в логических прорехах этого, казалось бы, очевидно напрашивающегося объяснения.
И все же… почему Каме решил известить его самостоятельно? Разве не логичнее бы было надеяться, что Джин пропустит эту программу? Ну да, финальный выпуск Best Artist на Nippon TV – одно из главных музыкальных событий года, и, возможно, Джин посмотрел бы его, если не ради КАТ-ТУН, то ради других участников. Но Каме же не мог быть уверен в этом, так? Так. На самом деле, учитывая свою загруженность этой осенью, Джин не удосужился выяснить даже дату программы, не то что – состав выступающих.
Джин также вполне уверен, что ни разу не проговорился никому из общих знакомых (будь то Накамару, Пи, Рё или даже Такки, если на то пошло), что он все еще следит за появлениями КАТ-ТУН на ТВ. Ну, то есть, как следит… не до такой степени, чтобы регулярно смотреть эту дурацкую передачу, где они блуждают по джунглям и обжираются в местных забегаловках, или их сольные появления в качестве гостей или со-ведущих на всяких ток-шоу, но… скажем так… старается быть в курсе их музыкального развития, окей? Так что… Если Каме не слышал об этом от них, то он ведь не мог догадаться самостоятельно, правда?
Сложно сказать – учитывая, что это Каме. Джин знает его, возможно, лучше, чем кто бы то ни было, и все равно мыслительные цепочки, на которые способно сознание Каме, не раз и не два приводили его в полное замешательство. Если честно, Джин давно уже подозревает, что иногда Каме и сам не ведает, как именно пришел к тому или иному решению, и именно потому, то, как выглядят реальные действия Каме со стороны, и то, что Каме полагает, что делает, совсем не обязательно совпадает.
Так что предположим: что если подсознательно Каме хочет, чтобы Джин пришел? Разумеется, он не смог бы попросить Джина об этом напрямую, потому что он же намеревался держать дистанцию, до такой степени, что сам категорически запретил Джину приходить. То есть это значило бы – взять свои слова обратно и, в подобной ситуации, окончательно почувствовать себя жалким. Ну уж нет, гордость никогда не позволит Каме этого сделать.
С другой стороны, ему прекрасно известно, что если Джин посмотрит объявление об уходе Тагучи, то захочет прийти, и даже, скорее всего, придет. Потому что – когда это Джин обращал внимание на запреты Каме, если был стопроцентно уверено, что что-то следует сделать? А лишнее упоминание о запрете только подстегнет его дух противоречия, заставив действовать вопреки…
В этом случае, разумеется, Каме не мог бы допустить, чтобы Джин просто прозевал шоу, потому что, к примеру, заработался в студии и отключил телефон. И не стал бы рисковать, положившись на то, что вышеупомянутые знакомые так или иначе расскажут Джину о произошедшем, потому что это «так или иначе» может случиться гораздо позже, глубокой ночью или завтра на утро. Как результат – вот оно, его собственноручное сообщение, отправленное настолько рано, что Джин при всем желании не мог не получить его вовремя.
В теории все это, конечно, звучит вполне резонно и как раз достаточно хитровыебанно для логики Каме, с одним только «но» – все это может оказаться неправдой. И тогда, если Джин заявится к нему несмотря на запрет, Каме – и без того на нервах после злосчастного объявления – может прийти в такую ярость, что на хрен прервет даже тот смехотворный «контакт», который им удалось наладить…
В этом месте, мысли Джина делают разворот на сто восемьдесят градусов и отправляются на поиски других возможных объяснений – еще раз.
Ситуация немного улучшается после того, как он забирает Тею из садика, потому что его дочурка - не тот ребенок, рядом с которым можно позволить себе думать о посторонних вещах. Они играют, рисуют, смотрят мультики, обедают и снова играют. В результате, как, разумеется, и должно было произойти по закону подлости (хотя Джин заранее включил на телевизоре нужный канал), Тея умудряется пробраться на кухню и опрокинуть себе на голову полный стакан овощного сока, вынуждая Джина пропустить объявление от слова вообще.
Он возвращается из ванной с помытой и завернутой в махровое полотенце дочкой как раз вовремя, чтобы услышать, как голос Каме срывается на первых нотах «Dead or Alive». Замирает, не обращая внимания на трепыхания прижатого к груди свертка до того момента, как КАТ-ТУН – впервые без привычных победных улыбок – кланяются в финале песни… и только после этого относит Тею в кровать.
Пятьюдесятью минутами позже, когда дочь уже спит, а ее запачканные одежки отмокают в пятновыводителе, у Джина наконец появляется возможность залезть в интернет в поисках пропущенной части. Искать не долго, КАТ-ТУН лидирует в поисковых запросах, и шокированные пользователи без устали репостят отрывки Best Artist, перемежая их постами, желтыми от плачущих смайликов, но Джин в состоянии вчитываться.
Вместо этого он снова и снова прокручивает видео, каждый раз зависая на каких-то частных деталях: напряженных позах; лицах, кажущихся особенно серыми на фоне щегольских алых камзолов; голосе Тагучи, звенящем причудливой смесью вины и ликующего облегчения (связки Джина помнят этот сбивающийся звон); наклоне головы Уэды, выглядящего так, будто он хотел бы оказаться где угодно, но только не здесь; сжатых губах Накамару, то и дело искоса посматривающего в сторону Каме, и том, как микрофон в руке у Каме почти незаметно дрожит, пока он извиняется от лица всей группы…
Как всегда.
Сейчас, и когда прогнали Танаку, и… Джину тогда было не до выискивания пиратских видео, так что он не знает точно, но – скорее всего, и тогда, когда уходил сам Джин.
Невозможно даже представить, до какой степени Каме должен ненавидеть это – эту необходимость выходить перед публикой и извиняться, принимать на себя ответственность, давать обещания – каждый раз, когда кто-то снова уходит. Самый юный из них, чертов младшенький в группе, неужели они не могут хотя бы делать это по очереди, черт побери?!
Впрочем, Джин вряд ли тот, у кого есть право кого-то винить. А зная этого идиота... Он, скорее всего, вызывается сам…
Джин запускает повтор в шестой или седьмой раз, когда возвращается Мейса. Ей, наверное, доложили на работе: какая-нибудь «добрая душа» из числа сотрудников, решившая, что Мейсе непременно следует об этом знать, потому что она – жена Джина, а Джин – был когда-то в КАТ-ТУН. Плохие вести не стоят на месте... И, вероятно, она успела посмотреть какие-нибудь новости в перерыве между съемками, потому что с первого взгляда опознает застывший на экране его ноутбука кадр и приветствует Джина словами «Так ты уже знаешь…» вместо привычного «Я дома».
- Я едва не нарушила правила дорожного движения, стараясь вернуться быстрее, - продолжает Мейса, прежде чем Джин успевает хотя бы утвердительно кивнуть. – Думаю, ты еще успеешь на электричку. А лучше, возьми такси. Я бы дала тебе ключи от машины, но – мало ли что, а поутру надо будет отвезти Тею в садик.
***
За исключением света, автоматически зажегшегося в генкане, когда Джин открыл дверь, квартира Каме погружена во тьму и кажется безжизненной, и Джин впервые задумывается о том, что ее хозяин вполне мог отправиться в какое-то другое место – куда-нибудь в тихий бар, слишком дорогой для того, чтобы там ошивались фанаты КАТ-ТУН, или к родителям, искать утешение в запахах маминой еды и радостном тявканье своих собак…
И мимолетно – о том, могут ли его текущие действия оцениваться как «взлом с проникновением», если хозяин квартиры когда-то сам сказал ему код.
Или, скорее уж, «сталкинг», потому что Джин определенно чувствует себя навязчивым нежеланным воздыхателем, когда на цыпочках крадется по коридору в гостиную. Потому что – возможно, Каме просто заснул? Судя по тому, как он выглядел во время Best Artist, непохоже, что прошлой ночью он хоть недолго поспал. И если это так, то Джин буквально глянет одним глазком, просто убедится, что он расположился удобно (а не, к примеру, вырубился прямо сидя), и уйдет – так же тихо, так что Каме и не узнает, что Джин нарушил его указание.
Не обнаружив спящего тела на диване в гостиной, он находится уже на полпути к двери спальни, когда звяканье стекла и тихое: «Черт!», раздавшиеся где-то за спиной, заставляют его обернуться. Однако, гостиная по-прежнему пуста, а дверь на кухню в ее противоположной стене широко распахнута и не светлее, чем остальная квартира.
И тем не менее Каме обнаруживается именно там. Свернувшийся возле стены в обнимку с железной ножкой собственного барного стула. Пьяный в дупель. И для того (в данном случае – Джина), кто мог бы задаться вопросом: «Каким на хрен образом он умудрился довести себя до такого состояния за те несколько часов, что был дома после программы?!», объяснение валяется тут же – в виде бутылки виски, опустошенной настолько, что ничего даже не выплеснулось на пол, когда она упала. Что, вероятно, и было тем звяканьем, которое услышал Джин. Большой такой бутылки. Другой марки, не той, которую они пили в его прошлый приход.
- Ну и… - вздыхает Джин, - что ты делаешь здесь на полу? – Он присаживается на корточки рядом с Каме, и тот осоловело таращится на него, как будто совсем не удивленный или просто слишком пьяный, чтобы сообразить, что следует удивляться.
- Думаю… о всяком…
Джин хмыкает. О да, прекрасное объяснение!
- Это понятно… Но почему на полу?
Каме кивает в сторону барного стула:
- Слишком высокий… Можно упасть, если сильно напиться… Небезопасно, когда я один…
На языке у Джина вертится вопрос о том, что не так с чудесным низким диваном в гостиной… Но он не спрашивает. Зачем спрашивать, если он знает ответ? Кухня всегда была для Каме прибежищем, безопасным уголком, в который он уходил отсидеться, когда что-то сердило его или расстраивало… Вполне логично, что в такой день как сегодня, бедняга укрылся именно тут. Джину даже немного стыдно, что он вспомнил об этом только сейчас.
- Теперь, когда я здесь, - спрашивает он почти с нежностью, - почему бы нам не переместиться, например, на диван?
Каме мотает головой:
- Не хочу… Там слишком мягко… Я усну, а я не хочу спать… нельзя…
Похоже, что даже в способе, выбранном Каме, чтобы напиться, присутствует своя извращенная логика... Кто бы сомневался… Но не может же Джин так и оставить его валяться на кухне. Здесь узко и куча острых углов и других потенциальных опасностей, будь то стекло, ножи или сенсорная варочная панель. Присмотр за гиперактивным чадом научил Джина на глаз определять безопасность того или иного помещения. А Каме сейчас так пьян, что ничем не лучше ребенка.
- Пойдем, - уговаривает Джин, пытаясь осторожно извлечь Каме из угла между стеной и барным стулом – куда он забился. – Не волнуйся, я не дам тебе уснуть… э-э… то есть, если ты не хочешь! – поспешно добавляет он, потому что первоначальная формулировка выходит уж очень двусмысленной… во всяком случае, с точки зрения самого Джина.
Каме, к счастью, не в том состоянии, чтобы замечать смысловые нюансы, а иначе…
- Не дашь?
… он не смотрел бы на Джина с такой искренней надеждой, что у того сжимается сердце.
Нелегко и не сразу, после нескольких фальстартов, но ему удается, наконец, привести Каме в более-менее вертикальное положение, пусть даже тот не столько стоит, сколько висит, покачиваясь, накрепко вцепившись в Джина и дверной косяк.
- Если не дашь, то все в порядке…
- И что случилось с тем Каме-чаном, которого я знал? Тем, что клеился к кому ни попадя после пары бутылок пива и погружался в мертвецкий сон на середине третьей? – Это, скорее, размышление вслух, чем вопрос. Попытка поддержать вербальный контакт, пока Джин покрепче перехватывает Каме за талию и начинает медленное продвижение в гостиную. Он даже и не ожидает ответа, но…
- Действительно… что случилось… - также задумчиво выговаривает Каме и короткий смешок, который за этим следует, звучит невесело и тускло. – Может быть, он просто повзрослел…
«То есть, ты считаешь, что напиваться в дрезину на кухонном полу – очень взрослое поведение?» И это еще один вопрос, который Джин не задает. Просто доводит его до дивана и усаживает там – вялого и поникшего, как тряпичную куклу.
- Принести тебе кофе?
Каме медленно и с усилием мотает головой.
- Воды?
- Если я выпью хоть что-нибудь сейчас – меня стошнит.
- Что, может быть, и к лучшему… – Все-таки это была литровая бутылка, там, на кухне, и, хотя Джин не знает, насколько полной она была изначально, очевидно, что Каме выпил немало. А он всегда плохо переносил алкоголь. – Может, тебе стоит пойти в ванную и… того… вымыть все лишнее.
Еще одно почти незаметное мотание головой.
- В противном случае поутру тебя ждет кошмарное похмелье… И, - продолжает Джин, повинуясь неожиданно всплывшему воспоминанию из тех давних времен, когда они жили вместе, - не ровен час, твой желудок разболится…
Каме улыбается – мягко, пьяненько и устало.
- Спасибо… что заботишься, но… дело в том, что я… протрезвею тогда… ну… в какой-то степени. А я… не хочу. Можешь просто, - он похлопывает по дивану рядом с собой, - посидеть со мной немного?
Джин смотрит на диван – низкое глубокое сиденье и модную невысокую спинку, совершенно не приспособленную для того, чтобы толком на нее откинуться – и на неловко кренящегося на самом краешке Каме… и принимает решение. Каме… может не оценить его позже, когда и правда протрезвеет, но вряд ли в состоянии сейчас сопротивляться всерьез.
- Хочешь, чтобы я составил тебе компанию, давай хотя бы сделаем это как следует, - Джин перекладывает подушки к подлокотнику, присаживается бочком, а затем, взяв Каме за плечи, тянет его на себя, пока тот не оказывается полусидящим-полулежащим на груди у Джина, и, в заключение, подсовывает самую маленькую подушку ему под голову. – Закинь ноги на диван и устройся по-человечески.
- Прекрати, Джин… не стоит… - Каме вяло барахтается, пытаясь то ли скатиться с Джина, то ли подняться, но Джин держит крепко.
- Расслабься. Мы можем легко прикинуться, что этого никогда не происходило – потом. А пока… просто согласись, что так гораздо удобнее.
Он слышит возмущенное фырканье – Каме демонстрирует свое искреннее негодование тем, что Джин… гм… кантует его подобным образом. Но Джин рассчитывает на то, что рано или поздно усталость и алкоголь должны победить, и - когда тело у него на груди неуловимо тяжелеет и голова Каме падает на подушку, - понимает, что так и произошло.
Он выжидает еще пару секунд, чтобы убедиться, что Каме не передумает, а потом закидывает и свои ноги на край, сдвигая Каме чуть дальше к спинке, и удовлетворенно вздыхает.
Минут пять они просто лежат так – не разговаривая, не двигаясь, и Джин уже начинает подозревать, что Каме уснул, что, вероятно, было бы самым разумным завершением сегодняшнего вечера… и чем-то, чего Джин обещал ему не допустить. Какие бы загадочные причины не заставляли Каме отказываться от сна…
- Эй… Эй, Каме? – окликает Джин еле слышно, чтобы не разбудить его, если он и правда погрузился в дрему. Но подушка у Джина на плече немного сдвигается, еле заметный поворот головы Каме показывает, что он слушает, и Джин продолжает. – Я, конечно, пообещал, но… почему ты не хочешь спать?
Тело рядом с ним беспокойно ворочается – лежачая версия хорошо знакомого нервного ерзанья, и Джин осторожно придерживает его ладонями – чуть ниже талии Каме, но чуть выше остро выступающих тазовых косточек – не столько для того, чтобы физически удержать того на месте, сколько, чтобы помочь ему успокоиться. Осторожно и очень, очень легко, почти не дотрагиваясь, потому что на трезвого Каме подобная фамильярность, наверняка, подействовала бы как красная тряпка на быка. Пьяный – к счастью, не выказывает негативной реакции и даже действительно немного расслабляется под его касанием.
- Я… хочу спать, - наконец откликается он с усталым вздохом. – На самом деле… я уже несколько недель толком не сплю. Но, если сплю… то вижу эти сны…
- Какие?
- Про «что если»… - произносит Каме так тихо, что Джин не уверен, правильно ли он расслышал.
- «Что, если» - что?
Каме молчит. Долго. Настолько, что Джин приходит к выводу, что он вообще не собирается отвечать, и удивляется, когда спустя какое-то время Каме все-таки начинает.
- Они сказали… что не распустят КАТ-ТУН, ты слышал?.. Обсудят ситуацию с оставшимися членами. И - да, разумеется… мы все хотим остаться КАТ-ТУН… - Каме усмехается, как будто над старой и не очень смешной шуткой.
- Вот только я не могу перестать думать… о том, что нас осталось всего трое, и еще через пару лет… Я даже не говорю, что кто-то решит уйти – по собственной воле, но… - Каме на секунду замолкает, как будто у него перехватывает горло. - Всякое бывает, Джин… Кто-то может получить травму, заболеть. Такие вещи происходят с тысячами людей каждый день – без всякого предупреждения… стоит только почитать статистику. И вспомни, что случилось с Цубасой!
Тяжелый дрожащий вдох, и он продолжает – тише, но с неменьшим отчаянием:
- Если кто-то из нас уйдет – не важно по какой причине. Это всё, finita… Вот такие «что, если» мне снятся. Сценарии мира, в котором не будет КАТ-ТУН… Не так уж страшно, правда? – Каме снова усмехается. – Даже кошмарами не назовешь…
- Не говори глупостей, Каме, - мягко перебивает Джин. - Почему с кем-то из вас должно что-то случиться? И если даже, упаси боже, что-то произойдет… Исчезновение КАТ-ТУН – это грустно, но… не конец света, знаешь? Ты сможешь легко продолжить выступать соло. И я уверен, Уэда и Накамару тоже это потянут.
Каме по-прежнему всматривается куда-то в потолок, но его ладонь находит руку Джина, сплетается с ней пальцами и потом постепенно утягивает ее наверх, на живот, чуть выше солнечного сплетения. Джин чувствует, как мышцы Каме напрягаются и опадают в такт его дыханию.
- Ты правда не понимаешь этого, да? – спрашивает Каме, и в его голосе не слышится гнева, только горькая усмешка. – В прошлый раз ты столько рассуждал о том, что решение об уходе – нелегкий выбор… Мне ведь тоже предлагали стать сольным артистом, знаешь?.. Не единожды… Но все, чего я когда-либо хотел, это – остаться в группе. И… если мне придется выступать соло, потому что эта группа постепенно испаряется вокруг меня, будет ли это мой выбор?
Он мотает головой, будто отвечая на собственный вопрос, и продолжает:
- Снова и снова, и снова… я выходил перед фанатами, умоляя их поверить в нас и обещая, что этот раз будет последним… И вот… Это и правда последний раз. Другого не будет. А я не могу им ничего пообещать… Все, что я чувствую, это усталость… Знаешь, как утомляет, когда приходится доказывать, что вы все еще та же группа, даже за вычетом одного, двух, а теперь вот и трех участников? Снова и снова, без единого перерыва, когда мы могли бы расслабиться и просто, знаешь, получать удовольствие?
Его ногти вонзаются глубже в ладонь Джина, как будто она – это все, за что Каме может ухватиться, чтобы удержаться над некой глубокой, глубокой бездной.
- Правда в том, что я боюсь, Джин… Я боюсь, что они решат распустить КАТ-ТУН, и я боюсь, что они решат сохранить его. Потому что это будет означать, что нам снова придется рвать жилы, а я не уверен, что во мне осталось, что рвать… Я так устал, что больше ничего не хочу…
Каме, каким его когда-то знал Джин, мог быть разным… Категоричным, но понимающим; параноидально скрытным в одном и болезненно откровенным в другом; безукоризненно обходительным, но способным сцепиться из-за чертовых условий контракта с Джонни или даже со Старушенцией лично; слишком взрослым и искушенным для своего возраста и – через секунду – наивным и доверчивым, как ребенок. Противоречивым до чертиков и часто раздражающим…
Но Каме, которого когда-то знал Джин, было неведомо слово «невозможно». Спортивное ли прошлое тому виной, но Каме, которого когда-то знал Джин, закусывал губу и пер вперед, не взирая ни на какие обстоятельства, включая собственное состояние – психологическое или физическое. И – где примером, где – тычком, заставлял и других «рвать жилы» наравне с собой.
Поэтому видеть его сейчас настолько павшим духом и потерянным – что-то вроде локального апокалипсиса. А сознавать, что и он, Джин, внес свою лепту, что он тоже – одна из причин этого отчаяния, безысходности и вселенской усталости, это… Да какое право Джин вообще имеет находиться здесь, рядом с ним, не говоря уже о том, чтобы пытаться заново войти в его жизнь?!
Какое-то время Джин настолько поглощен собственными не очень-то приятными мыслями, что даже не замечает первые признаки, и это совершенно не делает ему чести, учитывая сколько раз он наблюдал их когда-то в прошлом. Ни то, как Каме непрерывно, хоть и по возможности незаметно, меняет положение, словно никак не может найти удобного, ни его сбивающиеся, неровные выдохи. Если честно, Джин наконец понимает, что что-то не так, только когда Каме, не выдержав, резко разворачивается на бок, и с тихим «Черт!», больше похожим на наполовину проглоченное хныканье, вжимает их сплетенные пальцы, куда-то глубоко себе под ребра.
Все благородные и крайне несвоевременные мысли о правомочности своего присутствия здесь разом вылетают у Джина из головы. Он приподнимается, настолько поспешно, насколько это возможно, чтобы не потревожить Каме, и осторожно подтыкает подушки, чтобы тот мог лежать самостоятельно.
- Что случилось? Желудок болит? Ты как?
Дождавшись, когда на секунду отпустит, Каме тихо фыркает:
- Как, как… Как ты сам и предсказывал… Не волнуйся, пройдет.
- Господи, Каме! Шесть лет, шесть гребанных лет, а ты все еще не дошел до врача?! – беспокойство Джина находит выход в кажущемся раздражении, но его рука неосознанно заботливо, едва касаясь, скользит от влажных кончиков волос Каме вниз по его спине, полностью противореча резкости тона.
- Не тупи, Джин. Разумеется, я консультировался… консультируюсь, периодически. Но, знаешь, как лечатся все и всяческие гастриты и им подобное? «Питайтесь регулярно небольшими порциями, не переедайте, не перепивайте, не пропускайте приемы пищи. Избегайте того, что провоцирует приступы, и, разумеется, стрессов», - по памяти цитирует Каме. – Представил, насколько это вообще возможно при нашей работе?
Он замирает, пережидая очередной спазм, а потом продолжает:
- На самом деле, это случается не так часто. И не всегда так сильно. Я стараюсь соблюдать осторожность…
- Угу… – саркастически тянет Джин, легкими движениями поглаживая спину Каме – от лопаток до копчика, как обычно делал в таких же ситуациях, когда оба они были моложе. – Например, соглашаясь участвовать в программах, цель которых затащить вас в дюжину раменных в течение часа.
- Но рамен, правда, был вкусный… - по голосу Каме Джин догадывается, что тот улыбается, несмотря на боль. – Ну точнее… первые две, две с половиной порции. После этого я уже был не в состоянии сосредоточиваться на вкусе… Однажды даже не дотерпел до конца поездки, пришлось принять таблетку между третьей и четвертой остановками. И вторую – по дороге домой.
- А! – оживляется Джин. – Так у тебя есть таблетки от этого!
- Ну… Да, - подтверждает Каме с усталым вздохом, - пузырек болтается где-то в прикроватном столике… и несколько штук в сумке, на всякий случай… Не могу же я появиться на экранах согнутым в три погибели… Не помню, где бросил сумку, и не хочу вставать и искать… Само пройдет постепенно…
- Я принесу, - обрывает его Джин, аккуратно выпрастывая свою «пойманную» руку. – Ты подожди, я быстро…
Он ощущает себя крайне довольным собой, когда возвращается от силы полминуты спустя с таблеткой и стаканом воды, чтобы ее запить. Все-таки Каме – человек привычки… Что в некоторых случаях может оказаться полезным.
Каме приподнимается, чтобы принять таблетку.
- И правда быстро, - с благодарностью замечает он, прежде чем отправить ее в рот, и Джин улыбается до ушей.
- Ты стараешься поддерживать поверхность столика в чистоте и порядке, но, на самом деле просто сбрасываешь все лишнее внутрь. В этот бардак я даже не рискнул соваться... С другой стороны, есть всего три места, где ты обычно бросаешь сумку – в генкане, когда разуваешься, на кухне, если по дороге купил что-то съестное, или вот тут, рядом с диваном, когда приносишь домой сценарии для заучивания. На этот раз – победила кухня, – любезно уточняет он. – Полагаю, ты купил бутылку по пути домой. И… ты по-прежнему держишь таблетки в очечнике, чтобы можно было легко найти и достать их, притворившись, что ты просто решил поиграться с очками. Только раньше ты обычно прятал там аспиринки, - усмехается он, - на случай, если я будут мучиться от похмелья.
Каме смотрит на него долгим, непроницаемым взглядом, все еще прижимая рукой живот.
- Ты, оказывается, так много всего обо мне помнишь…
- Да уж, - признается Джин. – Некоторые вещи не меняются.
Каме кивает, облизывает губы, как будто хочет что-то сказать, потом снова кивает:
- А некоторые – еще как…
Он разворачивается и тянет подушки, равномерно распределяя их вдоль ручки дивана, а затем постепенно и осторожно укладывается обратно, по-прежнему лицом к спинке.
- Возможно, я пожалею об этом наутро… - с сомнением начинает он, почти уткнувшись в обивку, - но… ты не мог бы остаться со мной еще хотя бы на полчаса, пока таблетка подействует?
- Конечно, - Джин придвигается ближе. – Хочешь, чтобы я помассировал спину?
Каме мотает головой.
– Черт побери, завязывай с инициативами, Джин. Просто заткнись и ложись уже. Мне легче, когда я могу на тебя опереться… И теплее – я что-то замерз.
Джин хмыкает. Каме, переходящий на резкие отрывистые команды, когда, на самом деле, он до смерти смущен, - это тоже до боли знакомая картина. Притаись кто поблизости в их первую совместную ночь, вероятно решил бы, что там, за дверью, практикуют БДСМ. В то время как в реальности Джин помнит дрожащие пальцы Каме… Дрожащие пальцы и нежные торопливые губы… Совсем небезопасные воспоминания – здесь и сейчас.
Джин наклоняется за пледом, сложенным у дальнего конца дивана, и ложится, вплотную придвигаясь к напряженной спине Каме и накрывая их обоих теплой мохнатой тканью. Просовывает свою ладонь ему под руку и обнимает за талию - сам, чтобы не вынуждать Каме просить и об этом, и убеждается, что не ошибся, когда пальцы Каме буквально немедленно хватаются за нее и тянут туда, где сильнее всего болит. Даже чувствует себя растроганным тем, как прижимающаяся к нему спина едва ощутимо расслабляется.
- Знаешь… – произносит Джин примерно десятью минутами позже, когда дыхание Каме немного выравнивается, а значит таблетка начинает действовать. – Относительно того, о чем ты говорил перед этим… Прежний я, наверное, сказал бы что-нибудь вроде: «Любому артисту приходится доказывать что-то каждой новой работой», или какую-нибудь другую банальную хрень… Но я – не хочу. Если ты, действительно, все это чувствуешь… Если не готов решать сейчас… Не решай. Возьмите паузу, дайте себе время. Уйдите в хиатус.
- Чокнулся?! – Каме едва не подпрыгивает в сидячее положение, но крякает и снова сворачивается клубочком. – Как ты можешь даже предлагать это, после того, как сам там побывал? И много хорошего это тебе принесло?
Джин улыбается, реакцию Каме было так легко предсказать.
- Мой хиатус… был вынужденным, полным и крайне несвоевременным, - объясняет он совершенно спокойно. – Но даже при этом, после того как я перестал упиваться жалостью к самому себе, он дал мне время… подумать. Знаешь, впервые за годы – остановиться, оглянуться на себя и на то, что происходит в моей жизни… как человека, как артиста… и подумать о том, чем бы я хотел заниматься, и что нужно сделать, чтобы этого достичь.
Джин замолкает, но Каме лежит тихо и, похоже, внимательно слушает, как будто бы что-то в том, что рассказывал Джин, тронуло его за живое.
- Но наши фанаты… Они не забудут нас просто, как дурной сон, если мы вот так исчезнем? – спрашивает он спустя какое-то время, когда пауза затягивается, и в его голосе больше не слышно агрессивного отрицания, он звучит… задумчиво.
- М-м… меня же не забыли? А если кто забыл, то потом появились новые… Кроме того, - вслух размышляет Джин, - я – сольный исполнитель, поэтому для меня хиатус был именно – полным исчезновением. Но для вас – не обязательно. Если объявите, что в хиатус уходит КАТ-ТУН, это будет означать – никакой работы у группы, но Каменаши, Накамару и Уэда вполне могут делать что-то поодиночке… А поскольку вы не нарушители, а жертвы они даже могут позволить вам высказать свои условия. Ты всегда был в этом неплох, вот и выторгуй у них кучу хороших проектов для себя и этих двоих… О, и кстати… - Джин усмехается неожиданно пришедшей мысли и продолжает с улыбкой, - это даже можно рассматривать как полезный опыт! Тогда потом, когда вы снова соберетесь вместе, чтобы возродить КАТ-ТУН, это действительно будет вашим собственным выбором, а не… решением, принятым в пылу момента, под давлением или… потому что никто из вас не пробовал ничего лучшего…
Он заканчивает, и воцаряется тишина. Но не натянутое молчание. Каме думает. Джин почти видит, как шестеренки у него в голове проворачиваются, спотыкаются о какой-нибудь пока не отвеченный вопрос и раскручиваются снова.
- И все-таки это очень серьезный шаг… - бормочет Каме чуть позже, и Джин опять улыбается.
- Боги, Каме… Я же не советую тебе это. Я вообще не уверен, что имею право что-то тебе советовать. Я просто хочу, чтобы ты… помнил, что всегда есть другой выход, прежде чем силой заставишь себя сделать что-то… что пугает тебя сейчас.
Он слышит, как Каме глухо сглатывает, и его рука сжимается вокруг руки Джина. И Джин практически уверен, что дело не в физической боли.
Когда спустя какое-то время Каме заговаривает вновь, его голос звучит мягко и мечтательно, напоминая Джину о ночных беседах, в которые они порой пускались, когда были совсем юными.
- Так ведь и создаются группы, да? По-настоящему, где-нибудь других странах?.. Люди встречаются и решают выступать вместе… потому что друзья или просто, потому что у них общие музыкальные вкусы и им любопытно поиграть друг с другом?.. Нам никогда не предоставляли этого выбора, правда?
- Так и есть… - соглашается Джин. – Просто собрали нас вместе, даже не заботясь о том, совместимы ли мы вообще – по-человечески и как исполнители… И кинули перед зрителями, как щенят в воду – плывите, если хотите выжить…
Каме кивает.
- Да… Какое-то время, - добавляет он с ностальгией, - мы плыли неплохо…
А потом оборачивается, насколько может, чтобы искоса посмотреть на Джина.
- Боль почти прошла. Тебе, наверное, пора идти… к жене и дочери. Да?
- Ну, - начинает Джин, совершенно захваченный врасплох такой неожиданной сменой темы, - на самом деле, Мейса и я…
И, видимо, это не очень удачное начало, потому что настроение резко меняется, Каме отстраняется, практически вжимаясь в спинку дивана, и отпускает руку Джина с такой быстротой, как будто та внезапно превратилась в горячие угли.
- Боги, Джин! – цедит он сквозь зубы. – Неужели так трудно ответить просто «да» или «нет»? Я не нуждаюсь в том, чтобы выслуши…
- Нет! – поспешно перебивает Джин. – Нет, мне не нужно возвращаться домой. Нужно будет… позже, в районе полудня, чтобы вовремя забрать Тею из садика… но еще не сейчас. Так что… - продолжает он, отыскивая сбежавшую руку Каме и возвращая ее в прежнее положение, так что тому не остается ничего другого, кроме как откинуться обратно на Джина, - расслабься и постарайся поспать. Ни о чем не думай. Я прогоню твои «что, если», если они надумают сунуться.
Каме не подчиняется мгновенно. Но и не сопротивляется. Просто какое-то время напряженно и неподвижно лежит рядом с Джином, уставившись в обивку, и только спустя несколько минут и такое ощущение, что усилием воли, не заставляет себя глубоко вздохнуть и расслабиться.
- Хорошо, я попытаюсь. Поспать… и ни о чем не думать, хоть это и не просто…
Следующую свою фразу Джин крутит в голове то так, то сяк, размышляя, уместно ли сейчас заговаривать об этом, и в итоге – выжидает до того момента, когда тело Каме плотнее приваливается к его собственному, тяжелея от подступающего сна.
- Но нам надо будет поговорить с тобой… как-нибудь. Обо всех этих вещах. Если мы собираемся…
- Да знаю я, - сонно бормочет Каме. – Поговорим… Просто дай мне немного времени. Разобраться со всей этой катавасией с КАТ-ТУН и… примириться с самим собой. И, Джин, когда я проснусь… я буду мучиться от похмелья и от стыда, за то, как вел себя ночью… не смогу смотреть тебе в глаза, а от этого начну злиться, и в итоге… могу наговорить тебе всякого… чего совсем не хочу говорить, так что… лучше уйди до того, как я проснусь. Пожалуйста…
Продолжение следует.
@темы: Kamenashi Kazuya, Akanishi Jin, Неизменные вещи, Мои фики
-
-
16.01.2019 в 21:46умиляет осознание того, как хорошо они знают друг друга, как Джин знает все привычки Казуи...
улыбнуло, непривычно видеть Джина хозяюшкой, любящим папочкой... почему то у меня всегда казалось, что его дом, это хаос... а тут, цепкий глаз фиксирует все погрешности, которые вносит во внешний вид жилища маленький ураганчик Тея
-
-
16.01.2019 в 22:11С оговоркой, что мы сейчас говорим о Джине в этом фике - мне кажется, что тут многое сказалось: и уход из группы, и разрыв с Каме, и женитьба, и хиатус, и ребенок, и жизнь независимого от ДжЕ артиста. В принципе, думаю, что и реального Джина события его жизни не могли не изменить. В чем-то. А в чем-то мы все остаемся более-менее неизменными всю жизнь)
но вот почему то у меня возник вопрос, а помог ли Каме ему тогда, поддержал?
Тут мне сложно тебе ответить, не проспойлерив, еще не выложенные части. Но кусочек ответа можно найти в первой части, помнишь, когда они говорят о том, что уход - непростое решение.
умиляет осознание того, как хорошо они знают друг друга, как Джин знает все привычки Казуи...
Ну, тут еще играет роль тот факт, что Каме - человек привычки)))
улыбнуло, непривычно видеть Джина хозяюшкой, любящим папочкой... почему то у меня всегда казалось, что его дом, это хаос... а тут, цепкий глаз фиксирует все погрешности, которые вносит во внешний вид жилища маленький ураганчик Тея
Ну, мне почему-то кажется, что Джин и правда любящий папочка. А насчет хозяюшки... вряд ли у них там прямо идеальный порядок, но маленький ребенок обязывает к хотя бы минимальному поддержанию безопасности и, ну да, выполнению определенных неизбежных домашних обязанностей - типа бесконечной стирки, минимальной хотя бы готовки и подбору раскиданных игрушек и тому подобного))
-
-
16.01.2019 в 23:02Мне безумно нравятся все эти нюансы про чувства уходивших, про то, как у Джина проходил его хиатус... И то, что он сунулся в эту стылую воду снова вместе с Каме, потому что понимает, каково это - не знать, что делать дальше - и потому что у него есть определенный опыт, пусть и одиночный - это так... нежно, что ли, доверительно, по-доброму.
Мы все знаем, что Каме, будучи самым младшим, неоспоримый лидер, причем много лет, но и у него железные нервы могут заржаветь, ведь даже старшие смотрят на него, как на человека, который непременно придумает выход. А чего это ему стоит?
Очень глубокая, чувствительная глава, много тонкостей, мне крайне понравилось!
Впрочем, дорогая, мне нравится все, что ты делаешь, но не могу не отметить - ты все это делаешь великолепно. Без лести. Твое искусство перевода чудесно! Спасибо большое!
-
-
16.01.2019 в 23:14да, мы говорим именно о Джине в этом фике... какой он на самом деле, мы не знаем, как протекает его семейная жизнь, каковы его отношения с Казуей... все это мы можем только выдумывать, но мне очень понравилось, что в этой работе Джин показан не каким то привычным для нас раздолбаем - шалопаем, а вполне такой зрелой личностью, что лично меня, как фанатку, несказанно радует
-
-
17.01.2019 в 01:34Кто-то, скорее всего Каме, потому что я его больше всего читала, но, может, и кто-то другой из КАТ-ТУН, как-то в интервью говорил о том, что когда встречался с одноклассниками еще во времена учебы в школе - то они еще учились, играли, тусовались, а он уже работал и чувствовал себя намного взрослее их. А когда встречается сейчас, то у всех семьи, дети, домашние заботы, свой бизнес или офисная работа, все уже такие солидные люди, а он - все еще танцует и поет, и в личном плане - ни кола, ни двора (я сейчас не о роскошной квартире).
И вот с этой стороны - Джин, в какой-то степени обладает уникальным опытом, потому что он знает и жизнь внутри ДжЕ - со всеми ее ограничениями и запретами, которые теми, кто в этой среде вырос, уже воспринимаются как данность, и жизнь за пределами ДжЕ, где есть свои минусы, но и большая часть внутри ДжЕ-шных заморочек воспринимается почти дикостью. Поэтому он и понять Каме может и, в то же время, способен посмотреть на все происходящее под совсем другим углом - действительно со стороны. И мне кажется, такой разносторонний опыт, в общем-то, благоприятствует взрослению.
-
-
17.01.2019 в 02:25Мне безумно нравятся все эти нюансы про чувства уходивших, про то, как у Джина проходил его хиатус..
Мне не хотелось изображать кого-то правым, а кого-то виноватым, в жизни так очень редко бывает. Как правило, у каждого есть свои причины, свои соображения, которые всегда будут для него лично более важными и правильными. Собственно, как написал Каме после объявления об уходе Тагучи: "Как член КАТ-ТУН я не могу смириться с его уходом, но по-человечески могу его понять" (цитирую неточно по памяти). Каме тоже очень мудрый мальчик.
А про хиатус Джина... ну, в общем-то ДжЕ его достаточно жестко подставило с этими сорванными концертами, поэтому даже не сомневаюсь, что какое-то время он чувствовал себя жертвой и жалел себя. Но вот потом, когда его вернули и вроде как палкой никто не гнал уйти, а все же ушел и достаточно вскоре уже организовал собственный лейбл, причем весьма на достойном уровне. И в общем вполне успешно его продвигает и развивается. Так что явно эта идея посетила его не в момент разрыва контракта с ДжЕ и уж точно не после. Скорее всего, он уже в хиатусе это задумывал. Ну, вот такая у меня теория)))
И то, что он сунулся в эту стылую воду снова вместе с Каме, потому что понимает, каково это - не знать, что делать дальше - и потому что у него есть определенный опыт, пусть и одиночный - это так... нежно, что ли, доверительно, по-доброму.
Каме для Джина (теперь уже чисто применительно к фику) - очень важный человек, самый важный (ну, может, за исключением Теи)), и он, в принципе, не собирался сдаваться и намеревался каким-то образом возобновить с ним отношения. Поэтому вот в этой ситуации - когда Каме плохо - он тем более не может остаться в стороне. Он может сам не знать, что поделать, может мучиться от того, что действительно уже вроде бы "отрезанный ломоть" и не в силах помочь как-то... реально и действенно, может сомневаться в том, что имеет право что-то советовать, но иногда - достаточно и того, что кто-то, кому ты не безразличен, просто остается рядом.
Может быть, мне просто очень хотелось, чтобы в тот период рядом с Каме был такой человек? Потому что:
Мы все знаем, что Каме, будучи самым младшим, неоспоримый лидер, причем много лет, но и у него железные нервы могут заржаветь, ведь даже старшие смотрят на него, как на человека, который непременно придумает выход. А чего это ему стоит?
Вот именно поэтому. И еще потому, что чем больше ты прикладываешь усилий ради чего-то, тем больнее, когда едва достигнутый результат раз за разом отправляется коту под хвост. И тем сложнее собирать себя в кучку и заставлять начинать сначала. В какой-то момент даже самая закаленная сталь может сломаться(((
Твое искусство перевода чудесно!
Спасибо за комплимент дорогая!
-
-
17.01.2019 в 10:24-
-
17.01.2019 в 16:26-
-
17.01.2019 в 17:19-
-
17.01.2019 в 18:29-
-
19.01.2019 в 08:17-
-
19.01.2019 в 17:33